Время приостановленных скважин

Первые среднесрочные итоги событий 2014-2016 годов, затронувших нефтяной сектор и во всем мире, и в России, было невозможно предсказать. Запас прочности у отрасли оказался намного выше, чем ожидалось, как и договороспособность ключевых участников рынка о приемлемой базовой цене нефти — $50 за баррель. Основными результатами стали быстрая селекция рисков и оптимизация портфеля проектов, агрессивная политика в сбытовых сетях, рост корпоративной управляемости и быстрая цифровизация нефтяной индустрии, ранее спокойно относившейся к идеям технологической революции.

Одной из ключевых дискуссий Российской энергетической недели 5 октября стало панельное обсуждение под модераторством Дэвида Ергина "Поиск нового баланса на рынке нефти". Руководство крупнейших компаний ТЭКа, консалтинговых компаний, инвестбанков и регуляторов, видимо, впервые за последние месяцы обсуждало не столько краткосрочные, сколько уже среднесрочные итоги для нефтяной отрасли России уникального сочетания событий — напомним, речь идет одновременно о мировом ценовом шоке нефтяных цен с лета 2014 года и столь же быстром росте неопределенности на ненефтяных рынках (в первую очередь вызванных сменой Китаем макроэкономической стратегии с быстрым переходом от экспортной модели экономики с экономике внутреннего спроса).

В России эти обстоятельства наложились на смену курсовой политики Банка России и переход осенью 2014 года к политике плавающего рубля, на резкий рост геополитической напряженности и санкций в отношении части российских финансовых институтов. Наконец, все это происходило и происходит на фоне "сланцевой революции" в США и весьма бурных событий, происходящих в мировой промышленности: быстрой подготовки к "Индустрии 4.0", цифровизации большинства промышленных отраслей и соответствующих изменений на большинстве рынков.

О том, как эта ситуация выглядела в глазах инвесторов, открыто рассказывал на сессии РЭН глава нефтегазового подразделения Goldman Sachs по Европе, Ближнему Востоку и Африке Эндрю Фрай: "Я вообще никогда не видел ничего подобного". По его мнению, сам по себе кризис 2014 года с точки зрения нефтяной индустрии имел внутриотраслевую предысторию — 2001-2006 годы он назвал "золотым веком" крупных интегрированных компаний ТЭКа, которые в мире после 2007 года начали испытывать нарастающие сложности с управляемостью затратами и финансовыми потоками", и поэтому шок 2014 года для отрасли грозил, по существу, системными, а не локальными рисками. Именно поэтому 2015-2017 годы в Goldman Sachs именуют, по крайней мере в отношении российского нефтяного рынка, "перезагрузкой" — и успешной перезагрузкой, поскольку по состоянию на осень 2017 года нефтегазовые компании РФ демонстрируют приобретение нового качества: последствия кризиса будут также долгосрочными, и они на удивление позитивны.

Ключевым на сессии РЭН стало выступление главы ЛУКОЙЛа Вагита Алекперова. Он выделил в качестве главной составляющей ситуации в 2014-2017 годах в российской нефтедобыче и нефтепереработке дефицит инвестиций "в течение этих трех-четырех лет", последствия которого отрасль будет испытывать еще в течение нескольких лет. По оценке главы ЛУКОЙЛа, ключевое решение, продемонстрировавшее зрелость российского нефтяного рынка и в целом существенные изменения, которые произошли в мировом ТЭКе,— это соглашение ОПЕК+, в котором приняла участие и Россия.

Это впервые происходит в истории нефтяной промышленности России и Советского Союза, когда приходит команда остановить скважины. Но мы преодолели этот психологический рубеж и сегодня констатируем, что мы достигли цели",— пояснил господин Алекперов. Напомним, ЛУКОЙЛ одним из первых поддержал усилия Минэнерго России по консолидации позиций со странами ОПЕК, несмотря на то что внутри отрасли имелись существенные разногласия по поводу того, должны ли компании РФ сокращать поставки на внешние рынки — развитие и советской, и российской нефтяной отрасли ни в один момент не предполагало такого рода гибкости.

"Сегодня я хотел бы сказать, что это были правильные и своевременные действия,— подтвердил глава ЛУКОЙЛа.— Они смогли стабилизировать цены на нефть". К октябрю 2017 года, заметим, большинство выступающих на РЭН уже считают достигнутый якорь нефтяных цен в $50 за баррель надежным. Мало того, по словам господина Фрая, его сейчас пугали бы не только цены на нефть в $40 за баррель, но и выше $60 — это также практически всеобщее мнение.

Прогнозы, предполагающие в среднесрочной перспективе рост цен на нефть выше $70, почти безусловно воспринимаются как спекулятивные, прогнозы нового обвала до уровней $30 разбиваются о факт надежности соблюдения соглашений ОПЕК+ в течение последнего года. При этом механизм соглашения, как указал Вагит Алекперов, является заведомо конъюнктурным и временным: "Надо своевременно входить в соглашение, но и плавно из него в определенный момент выходить". Сейчас одним из среднесрочных рисков остается потенциальный дефицит предложения на нефтяном рынке.

Наиболее неожидаемые реакции на кризис обнаружились, впрочем, на корпоративном рынке: как бы ни было эффективно соглашение ОПЕК+, но стабилизация цен на относительно низком уровне после нескольких лет сверхвысоких цен на нефть, которые, напомним, ожидались большинством игроков рынка как долгосрочные и учитывались в этом качестве как основа корпоративной стратегии, должна была в первую очередь привести к проблемам в этой сфере. По оценкам управляющего директора BCG Ирины Гайды, важным результатом кризиса стала весьма быстрая переориентация компаний во всем мире на кооперацию в "тяжелых" проектах и долгосрочные проекты, притом что общей стратегией большинства компаний стала селекция двух-трех приоритетных проектов и отказ от проектов с высоким уровнем геологических рисков (в качестве примера приводилась, в частности, стратегия BP).

Кроме того, для России также новостью в корпоративном управлении стал рост эффективности управления материальными активами (в EY констатируют "рост бережливости" компаний, который в первое десятилетие века был для нефтяной отрасли нехарактерен), а также, что достаточно неожиданно, существенный рост инвестиций в цифровизацию отрасли, в первую очередь в цифровые модели интерпретации данных разведки, данные стратегии в целом характерны для российских компаний, ориентированных на большие объемы геологоразведки и освоения новых месторождений.

С одной стороны, в какой-то степени происходящее предсказуемо — рост вложений в цифровизацию достаточно быстро окупается снижением рисков. С другой стороны, это происходило в период дефицита инвестиций и роста неопределенности, причем долгосрочной. "В будущем, и сейчас уже это начинается, у нас будет неопределенность. И эта неопределенность не зависит от нашей способности или неспособности заниматься разведкой или добычей углеводородов — больше зависит от отношения потребителей, от законодательных изменений и от конкурентов",— заявил на панели Ади Карев из группы по оказанию услуг компаниям нефтегазовой отрасли EY.

Инновационный рывок нефтяной индустрии как ответ на неопределенность — весьма интересный эффект. Процесс, судя по всему, находится в ранней стадии: консалтинговые компании на РЭН отмечали неоднократно, что по уровню развития этих процессов нефтяников сейчас опережает металлургическая отрасль, где идеи и технологии "Индустрии 4.0" на пике популярности. В отрасли в первую очередь инвестируют в новые цифровые технологии сервисные компании, кроме того, представители Goldman Sachs в целом отмечают "агрессивную" политику компаний в downstream в целом — это уже невозможно без крупных вложений в цифровизацию сервисов и IT-технологии в целом.

Впрочем, очевидно, что рост "цифровой культуры" нефтяных компаний во многом определяется и среднесрочными трендами в управлении: его цифровизация во многом повышает устойчивость большинства бизнес-процессов, что важно в ситуации неопределенности даже больше, чем прочие факторы.

Российские нефтяные компании, видимо, взяли на себя большую часть финансового бремени "нефтяного шока" 2014-2017 годов. Как отметил Вагит Алекперов, "налоговая система РФ сегодня щадяще относится к колебаниям цены: изымает сверхприбыль, но в то же время дает сформировать инвестиционные фонды при низкой цене". Тем не менее ЛУКОЙЛу в числе других компаний пришлось сокращать издержки и инвестпрограмму. По словам руководителя компании, это во многом происходило "за счет активной работы с нашими подрядчиками и поставщиками оборудования, которые пошли нам навстречу и сдержали цены на свои услуги и товары" — очевидно, это было невозможно без увеличения степени кооперативности в отрасли в целом. Впрочем, сами крупные компании оставались стабилизатором и для всей смежной индустрии.

"В наибольшем выигрыше оказались сервис, производители оборудования, потому что заказ для этих отраслей остался. То соглашение (ОПЕК+.— "Ъ"), которое было принято, не привело ни к каким серьезным последствиям именно в сервисном сегменте",— говорит Сергей Кудряшов, гендиректор АО "Зарубежнефть". При этом переход, например, поставщиков трубной продукции для нефтегазовой отрасли к новым технологиям, пришедшийся на этот период (об этом, в частности, рассказывал председатель совета директоров Трубной металлургической компании Дмитрий Пумпянский), был профинансирован в том числе нефтяниками, и нынешнее состояние нефтяной индустрии во многом является следствием решений, принятых в 2015-2016 годах: возможности российского ТЭКа, в котором, как подтвердил Дэниел Ергин, ожидают одобрения не менее 23 крупных новых проектов, к 2017 году существенно выросли.

Государство и отрасль, как констатировал заместитель главы Минэнерго РФ Кирилл Молодцов, вполне "окупили" сделку ОПЕК+: России она с момента ее заключения, по оценкам министерства, принесла (по нижней границе оценки) не менее 700 млрд руб., оценки выигрыша в 1 трлн руб. считаются Минэнерго вполне обоснованными. Исходя из данных на сессии РЭН оценок машиностроительной отрасли, полностью "инвестиционная пауза" в нефтяном секторе в прошлые годы пока не преодолена.

Тем не менее сейчас возможности РФ увеличивать добычу оцениваются выше, чем в 2014 году, а объемы бурения уже сейчас соответствуют предкризисному уровню. Среднесрочные перспективы отрасли, таким образом, сейчас, видимо, в большинстве аспектов даже лучше, чем три-четыре года назад — в 2019-2020 годах этот потенциал будет реализовываться.